Вестник Тернея - Весёлая семья

16 апреля 1964 года катер «Механик Суворов» совершал рейс Терней – Пластун и обратно. Самый обычный рейс с плашкоутом на буксире. Шкипером плашкоута был Василий Николаевич Москвитин. Обычно вместе с ним работал его сын Виктор, матрос, но в этот раз Василий Николаевич вышел в рейс без помощника. На катере были всего три человека – капитан Иван Степанович Росляков, матрос Анатолий Слюсаренко и я, механик. До Пластуна мы шли порожняком, только, кажется, доставили почту. Назад предстояло везти картофель для Тернейского рыбкоопа.
Когда на плашкоут погрузили картофель (что-то около пяти-шести тонн), день шёл к концу. Погода, и без того не очень хорошая, стала совсем ни к чёрту. Под вечер, когда мы уже вышли на Терней, подул коварный норд-ост. Ввиду того, что он всё усиливался, капитан Росляков решил уйти на отстой под мыс Егоров.
Когда мы спрятались от ветра, было уже совсем темно. За мысом уже скрывалось одно большое судно-сухогруз, а вскоре и ещё один пароход зашёл отстояться в затишье… А где-то часа в два ночи ветер сменился на восточный, он дул прямо с моря и грозил выбросить нас на берег. Пароходы по-быстрому снялись с якоря и ушли в море. Нам тоже ничего не оставалось делать, кроме как уйти штормовать подальше от берега. Как раз в это время, в довершение ко всему, пошёл снег.
Волна была высокой, и во время хода корму катера подбрасывало очень высоко. И примерно в четыре часа утра (в апреле это глухая ночь) у нас перетёрло одну прядь капронового буксира, на котором мы тащили плашкоут. Винтом эту прядь замотало между ступицей винта и дейдвудной втулкой. Причём намотало до того плотно, что уже потом, на берегу, эту прядь с трудом вырубили топором.
Когда буксир намотало на винт – двигатель сразу заглох, и мы остались во власти штормовой волны. Иван Степанович скомандовал бросать оба якоря. Но, как известно, беда никогда не приходит одна. Шторм был настолько сильным, и катер (да ещё с плашкоутом на буксире) так сильно дёргало, что одну из якорных цепей оборвало. Второй якорь не держал судно.
Вскоре мы очутились под какой-то скалой. Видимости не было, нас стало качать с боку на бок, быстро прибивая к берегу. Но Бог нам помог, вскоре нас отнесло от скалы, и катер стало выбрасывать на берег в какой-то бухточке. Море играло с судном, как кошка с мышкой, то кладя на борт, то поднимая огромной волной и протаскивая по песку дальше на берег и обратно. Мы решили выпрыгивать, когда его в очередной раз положит набок. Надо было спешить, ведь страшная скала всё равно была где-то рядом. Получилось всё хорошо, мы с Толей Слюсаренко спрыгнули удачно. Но капитан Росляков едва не погиб.
Он долго не мог решиться прыгнуть – нет, не из трусости, а из каких-то своих соображений насчёт целесообразности прыжка. Как капитан, он должен был думать о судьбе своего судна и о судьбе плашкоута, который по-прежнему был связан с катером остатками буксирного троса. Принимать решение в такой ситуации нужно быстро и безошибочно, но Иван Степанович был человеком достаточно медлительным и к тому же упрямым, не слушавшим ничьих советов (к чему это привело в истории с «Баженовым», газета уже писала). А тут, понимаешь ли, двое подчинённых кричат ему: «Прыгай!» В конце концов, он решился, но прыгнул неудачно, и его едва не придавило бортом катера. Мы с Толей каким-то чудом выхватили его из-под стремительно падающего корпуса судна.
Можно представить, как сильно мы устали и замёрзли в эту ночь. Когда рассвело, мы попытались определить, куда нас выбросило.
Как я уже говорил, мы вышли из Пластуна на север, в Терней. А место, в котором мы очутились по милости стихии, оказалось… окрестностями Духовских озёр – южнее Пластуна, за мысом Елагина.
Штормом катер выбросило на берег очень далеко. Позже мы в тихую погоду измерили это расстояние – 54 метра от прибойной полосы! Почти на таком же расстоянии от моря, только в двухстах метрах от катера (то есть на расстоянии длины буксирного троса) лежал и плашкоут. Как вы понимаете, на долю шкипера Москвитина выпали не меньшие, а может, даже и большие испытания, чем те, через которые довелось пройти нам. Он-то ведь находился один на своей посудине, которая была куда менее маневренной, чем даже катер с заглохшим двигателем. Это сейчас, на бумаге, да ещё через даль времени, всё кажется гладким. А тогда было, признаюсь, очень страшно.